Порой выставки напоминают поездку по «Пещере ужасов», только в роли скелетов — произведения искусства. Наслаждаться «безвкусицей» в искусстве и культуре, восхищаться ужасающими, посягающими на эстетическое восприятие произведениями искусства давно стало приемлемым в обществе. Например, в прошлом году в выставочном зале Базеля (Швейцария) посетители узнали, что такое «бесформенная бесформенность». Выставка называлась «Ungestalt» («Вне формы». Прим. ред. — Ungestalt — труднопереводимое с немецкого понятие, которое обозначает нечто без формы, без образа, возможно даже нематериальное. Есть Gestalt — форма, фигура, а Ungestalt — вообще всё то общее, что ей противоположно). Идею выставки выражали инсталляции разных художников, каждая в отдельном зале. В одном стоял холодильник Адриана Вильяра Рохаса, где в морозильной камере лежали испорченные продукты. В другом зале Ольга Балема небрежно разместила растрёпанный текстиль.
Так кому нужно это безобразное искусство, которое хочет опорочить процесс творения и при этом заставить восхвалять себя? Многим! Так, например, картины отвратительного и трансгрессивного в живописи привлекают посетителей на выставку Георга Базелитца, которая сейчас проходит в Музее Фонда Байелера.
Трансгрессия — термин неклассической философии, фиксирующий феномен перехода непроходимой границы, прежде всего — границы между возможным и невозможным. Буквально означающий «выход за пределы». Одно из ключевых понятий постмодернизма, переход разумного субъекта от возможного к невозможному.
Фонд Байелер (Fondation Beyeler) — музей, частная коллекция, собранная супругами Хильди и Эрнстом Бейелерами. В Фонде Байелер (Базель) можно увидеть одну из самых известных в мире частных коллекций классического модернизма. Здесь представлены работы Сезанна, Ван Гога, Моне, Клее, Миро, Уорхола и т. п. В 1997 г. коллекция разместилась в здании музея, построенном в Риене близ Базеля городским архитектором Ренцо Пиано. Открыта для публичного посещения.
Шок продаётся!
Причудливость, своеобразие, которое придаёт произведению искусства нечто мрачное и загадочное, в действительности оказывается многократно преувеличено и раздуто до гротеска. Британский художник Дэмиен Хёрст в этом мастер. Его работа «Treasures from the Wreck of the Unbelievable» («Сокровища с места крушения „Невероятного“»), выставленная в 2017 году в Венеции, представила публике потрясающую находку.
Выставка демонстрировала огромное собрание скульптур, исторических объектов, фотографий и видеосъёмок «спасения» затонувших «сокровищ». По легенде, корабль освобождённого раба Сифа Амотана II перевозил артефакты известных к тому времени цивилизаций, чтобы выставить в музее, однако потерпел крушение у берегов Занзибара. Так «груз» и лежал две тысячи лет, пока в 2008 его не обнаружил Дэмиен Хёрст. Он же каждый артефакт представил в трёх версиях: первая — непосредственно реликвия («Коралл»), вторая — её отреставрированный вариант («Сокровище»), а третья — воспроизведение исторического объекта («Копия»). Всё бы хорошо, вот только статуя Нефертити называется Афиной и имеет татуировки Рианны, бюст Амотана представлен с головой Фаррелла Уильямса, а ещё везде Микки-Маусы. Выходит, документальный фильм с водолазами, поисками, исследованиями — обман? Всё подделка? Это современное искусство. Художник реализовывал проект в течение 10 лет, придумал историю, утопил для этого скульптуры. И это сработало. Всё выглядело невероятно правдоподобно. Теперь стоимость его скульптур достигает $5 млн. «В своей преувеличенной манере Дэмиен создал нарратив, какого никогда еще не видела публика. Многие назовут это китчем или плохим вкусом, но это что-то гораздо большее. Это Голливуд», — пишут критики.
Чем объяснить простоту форм
Но как могло случиться, что потребность в чувственном восприятии, в наслаждении прекрасным, — одним словом, в эстетике исчезает? И что явная безобразность, бесформенность таким образом может занять сцену современной культуры?
Стремление к безвкусице можно рассматривать как следствие распада исторического, завязанного на этике канона ценностей или же как выражение неуверенности и дезориентации. Кроме того, безобразное действует как стратегия привлечения внимания: шок продаёт! Это удовлетворяет эгоцентризм, который не берёт во внимание чувства других.
Лишённая красоты дисгармония успешно процветает на останках совместной работы рук и ума, которая была безвозвратно уничтожена в цифровую эпоху. А ведь эта совместная работа определяла творческий процесс ещё на этапе развития идеи. Можно ли простоту в искусстве объяснять всё ещё как бунт против традиционных формальных идеалов и против потрясений в производящем мире?
Нет, скорее как тупик негативного взгляда на будущее. Поскольку сегодня — в отличие от авангарда 20-го века — коллективное видение отсутствует, смятение стиля торжествует над чистой волей формы. Авангарды выдающихся культурных эпох имели план и ориентировались на высокоинтеллектуальную, тщательно продуманную схему, оставившую прошлое позади.
То же самое относится и к движению Дада (прим. ред. — антиискусство; авангардистское нигилистическое движение в 1916-1922 годах, зародившееся в Швейцарии в ответ на ужасы Первой мировой войны, на бессмысленное убийство людей; слово «дада» само по себе ничего не значит), на которое ссылаются защитники отвратительного искусства. Видимое нам «строение» — результат их творческого процесса — стояло на интеллектуальном фундаменте. Основой концепции работы выступало желание объединить новые экспериментальные идеи, материалы, линии, поверхности, объемы, чтобы сформировать эстетическое целое — радикализм и нарушение правил в той или иной степени.
Например, Пьеро Мандзони, который в 60-х довёл нарушение табу до крайности, не поставил у нас перед носом «Дерьмо художника», а закрыл свои фекалии в красивой коробочке. Даже «Менструальная кровь» Кэроли Шнеманн (1972) оказывается красиво оформлена в виде капелек на белой бумаге, придавая визуальному сообщению художницы особую форму выражения.
В целом, художественное выражение с продуманным образом, согласно психологии восприятия, остается в нашей памяти дольше, чем бесформенное и хаотичное. Создаётся впечатление, что бесформенность (Ungestalt) хочет способствовать быстрому забыванию, потому что визуально несоотносящееся — несмотря на шок — воспринимается зрителем как мимолетное переживание и подлежит забыванию. Правда, по пути в забвение, к сожалению, остаётся осадок размышлений о просмотренном. Кому это выгодно?
Склонность к деталям
Небрежно сделанные инсталляции, состоящие из собранных вместе отсылок к прошлому, и всякого рода странности соединяются в художественном кредо «Всё возможно». Эта прямота ослепляет многих. Но Георг Зиммель (прим. ред. — немецкий философ и социолог, один из главных представителей поздней «философии жизни») назвал «безграничную впечатлительность» и «непредвзятое понимание» признаком упадка культурного общества. Социолог утверждал, что декаданс будет свободно соединять всё, что по своей сути несовместимо.
Говоря про современность, нескончаемое разнообразие стилей и форм вводит ясный, критический ум в заблуждение. В этом ментальном тумане обнаруживается ретро-романтическая склонность к деталям, которые больше не дают связного целого, и к фетишу оригинальности.
Все это является следствием короткого замыкания прошлого и настоящего, которое любое будущее напряжение снимает за счёт малодушия. Декаданс любит восхваляемое разрушение, жертвенное поведение, а также упрямых убеждённых глупцов, которые обречены на пассивность и никогда не смогут сделать шаг вперед.
Перевод с немецкого и дополнения: Наталья Зиновьева
18+
